Амальгама

Счастливого Рождества.
(кроссовер с ТН Пуллмана)

… Он вошел в комнату, как всегда, прямой и строгий; альм-музанг элегантно возлежал на плечах Танкреди в виде серебристой живой горжетки, нервно играя длинным хвостом, и в который раз Дженнаро подумал, насколько точно это существо чувствует перемены его настроения. Видам был готов бороться за свою любовь всей хищной изворотливостью малайской куницы; Бенедикт разделял его чувства, хотя и не мог одобрить визит на улицу Фовар.
- Понимаешь, дорогая, - рассуждал альм за завтраком, примостившись между вазочкой со сливками и портсигаром, - этим своим визитом ты не принесешь пользы Жан-Франсуа, а навредить можешь вполне. Что будет, если Фижак заподозрит что ты совсем не тот, за кого себя выдаешь?
Он подпер морду лапкой и внимательно посмотрел на Джермену.
- Я не могу оставаться дома, Бен… просто сойду с ума, думая, как он там. Я уверена, врачи до сих пор не могут понять причину его болезни, а значит, и помочь! Да что там… разве они думают о помощи? Ты же знаешь натуру этих напыщенных сорбоннских париков не хуже меня – их скорее волнует платежеспособность, чем возможность избавить больного от страданий, и… - анатом нервно стиснул руки, бросив взгляд за окно, в переплетение морозных кружев.
- И, кроме того, сегодня Рождество, - обреченным тоном закончил музанг.
Альм Фижака, потрепанная барсучиха, недобро оскалилась, а через пару секунд появился и Жак-Жозеф собственной персоной. Старший брат египтолога был одет в ношеный серый халат с темной отделкой, и белую рубашку – подумав, насколько эта цветовая гамма и полуседые волосы вкупе с узким лицом делают его похожим на барсука, Дженнаро еле сдержал улыбку – оставалось порадоваться, что Бенедикт избрал облик животного, носящего латинское имя «гермафродит». Хозяин хмуро оглядел стройный силуэт Танкреди, и похожая на лохматую гусеницу бровь, медленно поползла кверху.
- Чем обязан? – тон Фижака сложно было назвать благодушным, однако Дженнаро улыбнулся одной из самых чарующих улыбок и склонил голову.
- Счастливого Рождества, мсье. Уверен, что вы помните меня – Танкреди, врач и близкий друг вашего брата. Зашел справиться о его самочувствии и поздравить с праздником. Думаю, мой визит обрадует его.
Жак-Жозеф недоверчиво фыркнул – было заметно, что он решает весьма непростую дилемму. Приобретать влиятельного врага ему явно не хотелось, но в то же время позволить брату встречаться с этим франтоватым выскочкой он тоже не желал, не без оснований подозревая Танкреди в неискренности. Фижак не знал, что связывало Жан-Франсуа с этим изысканным аристократом и не доверял анатому.
- Мой брат не слишком хорошо себя чувствует, - наконец, выдавил Шампольон-старший. – И не принимает визитеров.
- Визитеров – может и нет, но я ведь врач, мсье, - мягко напомнил видам, не меняя благожелательного тона. – И полагаю, отказывать в медицинском осмотре, по меньшей мере, предосудительно.
Бенедикт не удержался, и под видом зевка показал барсучихе розовый язычок. Альм Фижака взрыкнул, но остался на месте, угрожающе скребя когтями паркет.
- Зря, - шепнул Дженнаро, когда они остались в полутемном коридоре. – Не стоит давать им лишний повод для подозрений. Разве не ты говорил мне об осторожности?
- Пф! – музанг метнулся вокруг плеч одним слитным движением, и теперь его голова высовывалась из-за другого плеча Танкреди. – Прости, не удержался. Но какова эта старая мочалка! Можно подумать, Фижак откопал ее где-то в замшелых фондах музея, на складе предпотопных тварей.
Дженнаро, не обращая внимания на брюзжание альма, прошел к двери, ведущей в комнату Жан-Франсуа. Ничего не изменилось с его последнего визита: все те же безликие обои, лакированное дерево и начищенная медь дверных ручек. Здесь не было и намека на праздничный дух, и при мысли, каково сейчас прикованному к постели кареглазому египтологу, сердце Танкреди защемило; видам коснулся кармана и, ощутив прямоугольные очертания подарка, улыбнулся. Так или иначе, а кусочек праздника у Жан-Франсуа не отнимут ни Фижак, ни Розин.
На стук в дверь показалась лохматая черная собака, альм Шампольона, и они с Бенедиктом обменялись дружественными кивками. Видам улыбнулся зверюшке, но глаза его были грустны: Аталанта, так звали альма, беспокоилась за своего человека, состояние Жан-Франсуа передалось ей и пушистый мех потускнел, свалявшись, а нос был сухой и горячий. Жан-Франсуа лежал в кровати, задумчиво глядя в окно на падающий снег и медленно едущие сквозь белую пелену фиакры. Его лицо осунулось, и под глазами залегли темные тени, но вовсе не они наполнили душу видама печалью – а безнадежный взгляд ученого. Джуанот сдался, смирился с болезнью и опустошенностью; анатом не виделся с ним всего две недели, и в первый момент хотел просто уйти, сбежать… и сделал бы это, если б музанг не вонзил коготки в плечо.
- Эй, эй, чего это ты? – встревожился альм. – Вот так и уйдешь, оставив его совсем одного? Позволишь Розин и Фижаку победить, и вместо одной несчастной души на Рождество окажутся две? – он свесился, цепляясь за шейный платок видама, и смотрел снизу вверх, с самым серьезным и требовательным выражением.
- Прости, Бен, - Танкреди поправил узел галстука. – Я просто… просто никак не могу привыкнуть к тому, что Жан-Франсуа мне приходится делить с не самыми симпатичными людьми… и что они имеют на него куда больше прав.
- Официально – да. Но ты подумай, кому все-таки принадлежит его душа, - хитро улыбнулся Бенедикт.
… С того самого дня, как руки перестали слушаться Жан-Франсуа, в его жизнь вошло глухое отчаяние: прежде он и не подозревал, какое счастье приносила привычная работа, тщательное копирование иероглифов и кропотливая расшифровка, когда по целым дням он почти не выпускал перо из пальцев. Да что там работа! Даже простое движение – взять книгу, раскрыть ее, переворачивать страницы, теперь было ему недоступно, и когда сиделка выходила из комнаты, он мучился жаждой, но не мог дотянуться до стоявшего на тумбочке стакана воды. Конечно, Жак-Жозеф был рядом, и Розин срочно приехала из Гренобля, оставив дочь на попечение тетушек, но… Шампольон не мог врать самому себе. Ему отчаянно хотелось видеть Джермену, он ощущал почти физическую потребность слышать ее голос, ловить взгляд, просто впитывать в память каждый момент ее присутствия, но – боялся. Разве можно было ожидать что блестящий анатом, аристократ и … видамесса окажется здесь, рядом с тяжелобольным, по сути, калекой? И разве может он обречь любимую на такое зрелище? Нет уж, пусть у нее будет счастливое Рождество среди красивых, здоровых людей, имеющих возможность радоваться празднику – там, за снежным покрывалом что, казалось, отделило квартиру на улице Фовар от всего мира. Там – радость, свет и блеск раутов в кадансах музыки…
- Так уж и блеск, - фыркнула Джермена, присаживаясь на краешек кровати и взяв руки Жан-Франсуа в свои. – Стада вертопрахов, ничем, кроме модных костюмов, не отличающиеся от собакоголовых обезьян на Ниле.
Шампольон не мог почувствовать ее прикосновения, и в первую секунду хотел дернуться, высвобождая свои ладони – непослушные, тяжелые, из ее, но мгновенное смятение уступило место радости. Все-таки пришла. Танкреди коснулась его волос, убрала прилипшие к вискам пряди и дотронулась губами до его губ, пока Бен стрелой облетел комнату, совершая головокружительные прыжки по шкафам и в итоге эффектно приземлился на стол в вихре черновиков.
- Так что я даже и не собиралась отправляться на какой-то скучный званый вечер, - закончила Джермена. – Вот, смотри. Я положу это так, чтобы тебе не пришлось шевелиться, чтобы разглядеть; между прочим, мне пришлось облазить с десяток антикварных лавочек в Латинском квартале, чтобы найти что-то, достойное твоего внимания. И это в самый Сочельник, мсье! Продавец клялся мне, что ее родословие восходит чуть ли не к Древней династии…
Пластинка слоновой кости чуть меньше ладони, сохранила яркость и свежесть рисунка, словно он был сделан совсем недавно, и изображала остроухую борзую, эффектно возлежащую в позе сфинкса. Альм тут же сунул любопытный нос к подарку и разлегся на столе, копируя картинку. Танкреди не смогла сдержать улыбки, и взгляд Жан-Франсуа посветлел.
- Жаль, я не могу дотронуться до нее… впрочем, похоже, антикварий тебя не обманул, и этой нагрудной пластинке действительно не меньше трех тысяч лет. Удивительно тонкая работа. И чудесный подарок, милая. Анубис, неподкупный страж царства мертвых и покровитель бальзамировщиков… прости, что не могу ответить тебе достойным даром.
- Ты уже ответил, - она прижалась к груди любимого, слушая биение его сердца. Как бы то ни было, здесь и сейчас Джуанот жив, он борется с болезнью, и у них есть несколько часов, которые никто не отнимет. Так это важно все остальное? Полупарализованный, тяжелобольной Жан-Франсуа был дорог ей не меньше, чем прежде, когда он мог делить с нею ночи. – И я буду рядом, что бы ни случилось. Тебе не нужно меня стыдиться – разве я могу оставить тебя, сокровище мое?
- Сокровище даже не в силах тебя обнять, - принужденно улыбнулся Шампольон. Боль стискивала хватку, как обычно, распространяясь от печени и скручивая внутренности, но призвав все свое самообладание, египтолог дышал спокойно и тихо. Незачем омрачать праздник Джермены, довольно и того, что она видит его бессилие и осознает, что не может помочь, как врач. Никто не может помочь… и его судьба уже решена, но пока идет снег и ложится на рождественские гирлянды, он будет жить.
Взгляд Жана-Франсуа снова упал на древнеегипетскую плитку. Анубис… черный зверь смотрел на него треугольным глазом, с мудростью бесконечно старого создания и словно бы одобрял их любовь. Точно так же бог-борзая взирал на фараонов в драгоценных головных уборах и их грациозных жен в кипенных льняных платьях. Совсем скоро я встречусь с ними, если загробная жизнь существует, подумалось Шампольону, - и там у меня будет вдосталь времени для иероглифов… вдосталь времени и никакой боли, никаких глупых запретов – и я непременно, слышишь, непременно, дождусь тебя там, любимая! Обещаю…
- Спасибо, - проговорил он, прикрыв глаза под ласковыми прикосновениями Танкреди. – Это в самом деле чудесный праздник, и я счастлив, что ты рядом. О большем я и не смел мечтать.
Бенедикт отвернулся, когда видамесса прижалась губами к губам египтолога и энергично почесал задней лапой ухо.
- Счастливого Рождества всем.