Амальгама

пер.с укр.
Местечко Бур-ля-Рен в предместье Парижа. На фасаде дома № 54 по Большой улице - мемориальная доска: "Здесь родился Эварист Галуа, знаменитый французский математик, который умер в возрасте 20 лет, 1811-1832". Доска была установлена 13 июня 1909 года. На церемонии присутствовали два математика: Жуль Таннери и непременный секретарь Академии наук Гастон Дарбу. Оба они учились в той же Нормальной школе, из которой одно время был отчислен Эварист Галуа.
Николя Габриель Галуа - отец математика принадлежал к числу либералов. В то время это значило в первую очередь, что он был неудовлетворен возобновлением старого порядка, при котором абсолютная власть принадлежала монархии, а сам монарх считался наместником бога на земле. Либералами тогда считались все бонапартисты: ведь они были первыми борцами за конституционную монархию. Их идеал заключался в сомнительном слове "конституционная". Что же касается конкретных действий, то они поддерживали крупную буржуазию, ту же деловую буржуазию, что со времен Великой французской революции сосредоточила в своих руках реальную власть. Фактически верхушка крупной буржуазии играла роль тайного правительства, и при этом настолько могучего, что его влияние чувствовалось даже в направлении внешней политики, что сказывалось, например, в постоянном стремлении создать благоприятную общественную мысль в европейских столицах.
Во время Реставрации от блока либералов, сторонников конституции, откололась небольшая группа. Очень немногочисленная по количеству, она складывалась, однако, из лучших. Это меньшинство образовало Республиканскую партию, к которой позже принадлежал Эварист Галуа.
В октябре 1823 года, в возрасте 12 лет, Галуа оставил родной дом и вступил в Королевский колледж Луи-ле-гран (в настоящее время лицей Луи-ле-гран).
В Королевском колледже Луи-ле-гран Галуа получал стипендию и жил на полном пансионе. В четвертом, третьем и во втором классах (нумерация классов тогда была наоборот. прим.) он считался хорошим учеником и даже получил похвальные отзывы. Однако преподаватели возражали против перевода Галуа в следующий класс: по их мнению, Галуа не отличался крепким здоровьем, а кроме того, директор лицея считал, что его суждения должны еще «дозреть». Невзирая на это, в октябре 1826 года Галуа все-таки начал заниматься в первом классе риторики.
Однако с самого начала второго триместру - Галуа в это время исполнилось пятнадцать лет - ему пришлось вернуться во второй класс.
Тогда и состоялось достопамятное событие: Эварист Галуа открыл для себя математику.
Галуа с самого начала отказался от школьных математических учебников, в которых искусство рассуждать подменялось искусством вводить в заблуждение с помощью слов.
Вместо них он за несколько дней проглотил "Элементы геометрии" А. М. Лежандра - классическую книгу, которая выдержала огромное количество изданий (последнее, пятнадцатое, издание вышло в 1881 году). В своей книге Лежандр стремился по возможности строго изложить основательно забытые на то время восемь книг Евклида (древнегреческого математика прим.).
Если "Геометрия" Лежандра стала для Галуа учебником грамматики нового для него языка, то работы Лагранжа ("Решение численных уравнений", "Теория аналитических функций", "Лекции по теории функций") сыграли роль сборника упражнений. Первая же из рассмотренных Лагранжем задач стимулировала Галуа применить его идею группы.
Таким образом, когда в 1827 году Галуа вернулся в класс риторики, общее развитие выделяло его среди товарищей даже больше, чем математические способности. Он не потерял интереса к другим предметам, но считал, что они преподаются в школе с той же небрежностью, с которой преподносилась в учебниках алгебра.
В это время Галуа был уже знаком с работами Эйлера, Гаусса и Якоби. Он быстро почувствовал, что сможет сделать не меньше. Галуа становился отважным. В конце учебного года, не посещая никаких специальных занятий, он самостоятельно подготовился к конкурсным экзаменам на право вступления в Политехническую школу. Галуа не выдержал экзаменов. Но, невзирая на поражение, в октябре 1828 года он перескочил из класса элементарной математики в специальный математический класс Ришара.
Ришару, преподавателю специального математического класса в колледже Лу-ле-гран, было в то время 33 года. С 1821 года он был профессором математики. В истории науки о нем осталась память как об очень способном преподавателе. Среди тех, кого он готовил к вступительным экзаменам в Политехническую школу, были, кроме Эвариста Галуа, астроном Урбан Леверье, первый заведующий кафедрой небесной механики в Сорбонне, и замечательный математик Шарль Эрмит. Именно Шарлю Эрмиту Гишар доверил впоследствии те рукописи Галуа, которые хранятся в библиотеке Французской Академии наук.
Записи, оставленные Ришаром, характеризуют одновременно и учителя, и ученика: "Галуа работает только в высших областях математики" и "Он значительно выше всех своих товарищей". Ришар помог Галуа опубликовать его первые работы и убедил послать сообщение в Академию наук. Статья Галуа была опубликована в мартовском номере "Лиз аналь де математик". - первом специальном математическом журнале Франции.
По окончании учебного года в колледже Галуа опять провалился на вступительных экзаменах в Политехническую школу. Это был 1829 год. Галуа только что исполнилось восемнадцать лет. Ришар и все товарищи Галуа были поражены.
Считалось, что в провале виноват необузданный темперамент самого Галуа. Одни рассказывали, что, "раздраженный вопросами", он бросил тряпку для стирания с доски в голову тупорылого экзаменатора; другие - что он будто отказался отвечать на вопрос о логарифмах, потому что они показались ему слишком простыми.
Экзаменаторами Галуа были Бине и Лефебюр де Фурси. Бине больше ничем не известен в истории, что же касается Лефебюра де Фурси, то он загромоздил полочки библиотек бесчисленными учебниками, которыми никто никогда не пользовался. Короче говоря, это были двое бездарей.
По совету Ришара Галуа решил вступить в Нормальную школу. Она готовила преподавателей для высших и средних учебных заведений.
В 1829 году уклад жизни Нормальной школы больше всего напоминал монастырь. Перед едой, до и после утренних занятий все воспитанники вслух читали молитву; перед сном выслушивали обязательную беседу на какую-либо религиозную тему. Раз в месяц возлагалась исповедь. Если воспитанник ни разу не исповедовался в течение двух месяцев, его исключали. За соблюдением этого правила наблюдал сам директор.
В 1829 году Галуа написал несколько больших статей и представил все свои работы на конкурс Большой математической премии Академии наук.

Революция – это вся нация,
За исключением тех, кто ее эксплуатирует.
Годфруа Кавеньяк, республиканец 1831 р.

1830 год был для либеральной партии годом утверждения на завоеванных позициях. Не прекращая любезно улыбаться европейским правительствам, направляя свои атаки то вправо, то влево, буржуазия прибирала к рукам государственную власть. Этот процесс начался, как известно, еще при Наполеоне и значительно ускорил его падение. Вторжение иностранных армий во Францию в 1814 году ознаменовалось ростом цен на государственные процентные бумаги и возникновением первых больших торговых фирм; прошло еще немного времени, и клика Карла Х уже полностью зависела от банков. В 1824 году правительства пришлось сделать несколько ссуд, в том числе у некоторой английской компании и в банкирском доме Лаффита. В 1826 году буржуазия выступила против возобновления "права первородства", на основе которого возникли одно время огромные земельные владения. В 1827 году либеральная партия стала против проведения закона о прессе, потому что он угрожал свободе ее пропаганды. Одновременно буржуазия стремилась к окончательному подавлению республиканских идей, потому что без этого невозможно было поддерживать в стране порядок. Такая политика, естественно, встречала одобрение со стороны легитимистов. Члены этой партии в большинстве состояли из аристократов, которым удалось сохранить свои богатства, и их интересы полностью совпадали с интересами либералов.
Во время Реставрации либеральная партия осуществляла свое влияние не только через Государственный совет, в работе которого участвовали ее представители, но и через высокопоставленных государственных чиновников-либералов. Большая буржуазия заботилась об интересах нации, по-видимому, еще меньше, чем аристократия; интересы малоимущих классов вообще не принимались в расчет.
Народ плохо разбирался в политической обстановке. Господствующим чувством была ненависть к Бурбонам, которых считали ответственными за все унижения, которые выпали на долю Франции. После образования кабинета Полиньяка буржуазия пришла к выводу, что Карл Х не только напрасен, но и опасен. Заблаговременно подготовленная машина начала двигаться. Руководство партии и доверенное лицо либералов Луи-Филипп, что раньше прятались за кулисами, теперь вышли на сцену. Резиденция Луи-Филиппа Пале-Рояль стал привычным местом собраний новых хозяев жизни.
В первые же месяцы 1830 года начала выходить ежедневная газета "Лэ насиональ". Опубликование Июльских ордонансов, вызванное естественным стремлением легитимистов к защите, дало либералам ожидаемый повод начать борьбу.
Торговые магнаты, владельцы промышленных предприятий и банков - члены либеральной партии - не могли допустить, чтобы их привилегии опять оказались под угрозой. Умелая пропаганда и лишения, в которых жил народ, обеспечили либералам поддержку слева. Республиканцы, к которым присоединилась ученическая молодежь, подняли народ; в Париже буржуа прикалывали к шляпам трехцветные кокарды - началась Июльская революция.

Июльское восстание 1830 года. Смещение Бурбонов приход либералов во главе с Луи-Филиппом.
В июле 1830 года Эваристу Галуа было почти девятнадцать лет, однако его отношение к обществу пережило такую стремительную эволюцию, что уже через несколько месяцев большинство либерально настроенной молодежи оказалось далеко позади его. Невзирая на то, что эта молодежь (в первую очередь студенты университета и Политехнической школы) не отличалась высоким политическим сознанием, среди участников восстания оказалось немало студентов.
Исключение сложили воспитанники Нормальной школы, которые не брали никакого участия в уличных столкновениях, потому что директор Школы запретил им выходить на улицу. Двери Школы просто замкнули на замок, и среди сорока юношей только двое восстали против этого. Один из них, Галуа, в ночь с 28 на 29 июля безуспешно пытался проникнуть на улицу. Это была его первая политическая вина.
Усиление партии либералов не было единственным следствием июльских боев. Небольшая горсточка людей, которые вышли из рядов буржуазии, но презирала свой собственный класс, тоже возвысилась духом. Эти люди называли себя республиканцами. В 1830 году в них еще не было партии. Идейно их объединяло оппозиционное отношение к существующему режиму, организационно они сочетали в несколько патриотических организаций, из которых наиболее известным было Общество Друзей Народа. Идеалом этих храбрых был Конвент.
Они торжественно провозглашали, что социальный прогресс и общественный благо - это то, без чего нет будущего. В июле республиканке еще не могли мечтать об увлечении власти: их ряды были слишком немногочисленными и недостаточно объединены, в боях они участвовали разрозненными группами. Лафайет (республиканец) ошибался, говоря: "Сейчас хозяин положения - партия республиканцев. Мы могли бы легко добиться торжества наших идей, но считали умнее объединить всех французов, создав во Франции свободный и справедливый конституционный режим". Годфруа Кавеньяк, другой республиканец оценивал обстановку намного более реально. В это же самое время, отвечая одному из временных союзников - либералов, он сказал: "Вам не за что нас благодарить. Мы уступили только потому, что у нас не было достаточно сил".
После победы правительство Луи Филиппа занялось своими мелкими делами и не сумело предотвратить возникновение беспорядков. В июле начался голод. Министр Дюпен объявил в палате пэров, что у десяти промышленных департаментах из 10000 призывников 8180 оказались непригодными к военной службе. На заводах все шире использовался детский труд, избирательный ценз не был отменен. Что же касается внешней политики правительства, то она не оправдала ожидания республиканцев еще больше, чем внутренняя. Талейран, что был в то время послом в Лондоне, всячески хотел сберечь мирные отношения с соседями Франции. Было подписано несколько тайных соглашений: с Испанией о том, что Франция обязывалась информировать о мятежных настроениях среди испанских беженцев; с Россией, о свободе действий и господства в восставшей Польше; обязательство предупреждать Пруссию о заговорах в других немецких государствах и обязательствах о предоставлении Австрии полной свободы в борьбе за возобновление порядка в Италии. Так с помощью Франции в Европе были подавлены революционные движения, руководители которых твердо надеялись на помощь тех, кто сбросил монархию Бурбонов в июле 1830 года. Внешняя политика Луи-Филиппа презирала национальные интересы, внутренняя - противоречила интересам народа. Галуа хорошо понимал эту несовместимость интересов монархии и народа; он часто употреблял слово "патриот" вместо слова "республиканец" и наоборот.
Авторитет республиканцев в июле был незначителен, а в ноябре с ними уже нельзя было не считаться. Политика Луи-Филиппа многим вселяла обеспокоенность. Рост недовольства не остался незамеченным правительством, и в газетах началась кампания против выступлений республиканцев, которых называли не иначе, как "экзальтированными личностями". А за наиболее активными из них был установлен полицейский надзор, в Общество Друзей Народа засланы информаторы, намеченные первые провокации. Невзирая на растущее влияние, республиканская партия практически была легко уязвима. Вожди республиканцев верили только в одну добродетель - отвагу.
В расчете на поддержку народных масс, они однако не отягощали себя заботами о широкой пропаганде своих идей. Прокламации с призывами идти по примеру Конвента - к этому сводилась примитивная тактика их борьбы.
В октябре 1830 года Эварист Галуа вернулся в Нормальную школу и приступил к занятиям. Трудно сказать, когда впервые оказались его республиканские убеждения. Ни он сам, ни его близкие не оставили никаких данных о том, как прошли каникулы 1830 года.
Но как бы то ни было, никто не может теперь сомневаться в его проницательности и силе воли, теперь более легко представить себе, каким отважным и в то же время великодушным было его решение примкнуть к республиканцам. Этот бледный юноша с меланхоличным выражением лица всегда оказывался среди самих бесстрашных. Недаром его научные труды тоже в первую очередь отличаются смелостью - смелостью мысли.
Галуа вступил в Общество Друзей Народа, по-видимому, после 10 ноября 1830 г., потому что его принимали уже по новому уставу, который был выработан именно в это время, : "...гражданин, который желает быть принятым в Общество Друзей Народа, представляется двумя членами, которые подписывают вместе с ним просьбу о вступлении. Заявление передается в Центральное бюро. Решение принимается тайным голосованием. Если опущены две черные пули, кандидатура отклоняется... Письменные обсуждения запрещены». Эти меры предосторожности были необходимы, чтобы отгородить Общество от провокаторов.
Одновременно со вступлением в Общество Друзей Народа Галуа записался в артиллерию Национальной гвардии, две батареи, которой полностью состояли из республиканцев.
В Нормальной школе Галуа был единственным воспитанником, который был в Обществе Друзей Народа, и он, конечно, не ограничился одним только изложением программы республиканской партии своим товарищам. Галуа начал свирепую атаку против руководителей Нормальной школы, то есть против директора Школы Гиньо и против философа Кузена.
Одно время Кузниц и Гиньо были пылкими сторонниками конституционной монархии Карла Х и сотрудничали в газете "Лэ глоб". Потом они оба превратились у верных соратников Луи-Филиппа, став важными сеньорами в новой, феодальной вотчине, именуемой университетом, и проникнув в ту касту избранных, которая поддерживала новый режим. Ученики Нормальной школы не видели во всех этих превращениях ничего плохого и пытались вести себя так же, как их руководители, считая, что это облегчит их карьеру. Галуа пренебрегал Гиньо за "рассудительность", обнаруженную во время июльских дней, столько же, сколько за полное изменение взглядов после них. К политическим мотивам присоединялось недовольство режимом в Нормальной школе. Но в ответ на все свои отрицания он слышал ту же побитую фразу: хороший студент не занимается политикой. Товарищи тоже не одобряли поведения Галуа. Он оказался изолированным и остался одиноким даже тогда, когда Гиньо подверг его домашнему аресту на неопределенный срок.
Эта мера наказания, кроме всего прочего, лишила Галуа возможности встречаться со своими друзьями-республиканцами. Он не мог с этим смириться и решил немедленно дать отпор. В трагической жизни Галуа это был шаг, который отрезал для него все пути назад. Галуа прекрасно понимал, что его ожидает, если он предоставит дело гласности. Уже это, безусловно, значило "заниматься политикой" в буквальном смысле слова, на стороне тех же республиканцев, которых Виктор Кузен считал позором человеческого рода. В глазах пылкого и чистосердечного юноши, которым был Галуа, принятое решение было таким же значимым, как и его научные открытия.
В 30-ые годы выходили две газеты, рассчитанные главным образом на людей науки. Одна из них, "Лицей", горячо одобряла существующее положение вещей и защищала чиновников от науки, которые занимали ответственные должности еще до июля 1830 года. Надо, впрочем, сказать, что отставок вообще было не так много. Самим значительным событием была отставка Коши (выдающийся математик, Член Французской Академии Наук), который отдалился от дел, чтобы не присягать Луи-Филиппу. С газетой "Лицей" сотрудничали Гиньо и Кузен.
Другая, "Ла газетт дез еколь", выдвинула большую программу, сформулированную в проспекте так: "Объединиться для борьбы за большие реформы 1793 года. Завершить начатые преобразования - миссия нашей эпохи". Собственно говоря, газета защищала группу чиновников, недовольных новым порядком вещей (Режимом Луи-Филлипа который был не лучшим при смещенных Бурбонах. Прим.)
"Ла газетт дез еколь" часто вспоминала имя директора Нормальной школы Гиньо. Конфликт, затеянный им с Галуа, дал газете повод начать еще одну атаку.

В воскресном номере, который вышел 5 декабря 1830 года, была опубликована большая статья, автор которой критиковал руководство Нормальной школы. Как бы в подтверждение сказанного, сразу приводилось письмо за подписью "Воспитанник Нормальной школы" в котором высмеивалось поведение Гиньо в июльские дни и особенно подчеркивался его оппортунизм. Автором этого письма считали Галуа. Через четыре дня после опубликования статьи, то есть в четверг 9 декабря, Гиньо распорядился отправить Галуа домой и, невзирая на то, что виновность Галуа еще не была доказана, известил об этом министра.
В докладе Гиньо называл Галуа лентяем и юношей, лишенным всяких моральных устоев. Он утверждал, что его исключение избавит Школу и тем самым весь Парижский учебный округ от нежелательной личности. Но "глава первой высшей школы нового типа" - так называл себя сам Гиньо - был не просто дураком, одержимым идеей "подальше от политики". Он оказался еще и трусом. Боясь, что ему не удастся так просто избавиться от Галуа, он попробовал спровоцировать донос студентов Школы. Выгнав Галуа, он занялся сбором данных, которые разоблачают поведения "виновного". В результате многочисленных бесед, проведенных им со своими воспитанниками (поскольку их будущее находилось в руках Гиньо, они не остались глухими к его угрозам) у "Ла газетт дез еколь" было отправлено письмо, в котором осуждался Галуа, за подписью четырнадцати студентов отделения литературы. Более спокойный и сухой постскриптум составили студенты отделения наук.
Галуа сам положил конец этому обмену посланиями, обратившись к студентам Школы с открытым письмом. Просто и сдержанно он предостерегал своих товарищей от бесчестных поступков, на которые их толкали.
8 января 1831 года Королевский совет народного образования подтвердил исключение.

"В соответствии с докладом советника Кузена по поводу временного исключения Галуа и принимая во внимание рапорт на директора Нормальной школы Гиньо, который объясняет причины, из которых он прибег к этой мере,
Постановить:
Немедленно исключить Галуа из числа воспитанников Нормальной школы.
Решение о его дальнейшей судьбе будет вынесено позже".

Исключение Галуа из Нормальной школы, организованное Виктором Кузеном вместе с его соратником Гиньо, кроме всего другого лишило Галуа средств к существованию. В воскресенье 9 января 1831 года "Ла газетт дез эколь" опубликовала следующее необычное объявление:
"В четверг 18 января господин Галуа начнет читать курс высшей алгебры. Лекции будут происходить по четвергам о 1 г. 15 мин. дня в книжном магазине Кайо, улица Сорбонны, дом № 5. Курс рассчитан на молодых людей, недовольных преподаванием этой науки в колледжах и желающих углубить свои знания. Лекции познакомят слушателей с несколькими теориями, которые раньше никогда не преподавались публично.
Некоторые из них совсем оригинальные. Достаточно вспомнить о новых теориях мнимых чисел; теории уравнений, не решаемых в радикалах; теории чисел и теории эллиптических функций, исследуемых с помощью чистой алгебры".

Первая лекция состоялась в точно назначенный день и час и собрала аудиторию из тридцати слушателей. История науки не знает случая, чтобы молодой ученый - Галуа исполнилось в это время девятнадцать лет - отважился зарабатывать на жизнь, преподавая широкой публике свои новые и оригинальные идеи. Редкая сила характера!
..Общество Друзей Народа организовало 9 мая банкет в ресторане "Ванданж де Бургонь" в предместье Тампль. За почетным столом среди членов Центрального бюро Общества сидел Александр Дюма (отец), рядом с ним расположились Юбер, Марраст и Распай. Был там и Пеше Д'эрбенвиль, молодой человек, о каком Дюма говорил, что он занимается главным образом, изготовлением хлопушек из шелковой бумаги и украшением розовыми ленточками. Среди двухсот приглашенных патриотов был и Эварист Галуа.
Во избежание столкновений с полицией, тосты подготовили загодя и условились, что никаких других выступлений не будет. Но организаторы банкета не учли, что самая молодая и пылкая часть республиканцев может возмутиться бескрылыми речами вождей.
До конца ужина один из этих недовольных экспромтом вымолвил тост, в котором были всего три слова:
"За Луи-Филиппа"!. В одной руке он держал бокал, в другой - кинжал. Это был Эварист Галуа. Большинство собравшихся взорвались аплодисментами; те неногие, кто не видел ножа, запротестовали. За почетным столом среди организаторов началась паника. Александр Дюма (старший) вместе с одним из своих друзей, актером Королевского театра, немедленно спрятался, выпрыгнув в окно. В конце банкета ни о каком порядке уже не могло быть и речи.
В связи с этим инцидентом "Ла газетт дез еколь", которая пять месяцев тому назад защищала Эвариста Галуа, теперь выступила против него. Вот заметка, опубликованная в номере от 12 мая, : "... Провозглашалось много тостов. Какой-то безумец в припадке ярости подхватился через стол, выхватил из кармана кинжал, и, размахивая им в воздухе, закричал: "Вот как я бы присягнул Луи-Филиппу"... Этим "безумцем" был Эварист Галуа.
На следующее утро Галуа арестовали в доме его матери и посадили в тюрьму Сент-Пелажи на время расследования. Общество Друзей Народа пыталось через своего адвоката уговорить Галуа отказаться от сказанных им слов. Но все усилия оказались напрасными.
15 июня в суде присяжных департамента Сены начался разбор дела. Галуа обвинили в подстрекательстве к покушению на жизнь и личность короля Франции.
На скамье подсудимых хрупкий, живой и полный собственного достоинства юноша. Коротко и язвительно отвечает он на вопрос председателя суда, но время от времени позволяет слушателям отдохнуть от иронии, бросая пылкую взволнованную фразу. Он ловок, этот обвиняемый, ничего не ускользает от его внимания. Говоря о политике, он пользуется только политическими аргументами. То, что он математик, не суть важно. Во время предыдущей процедуры установления личности Галуа небрежно сказал, что он "репетирует по математике". Кстати, до этого времени публичные лекции на улице Сорбонны окончательно прекратились.
Благодаря стараниям адвоката Дюпона, который обычно выступал как защитник республиканцев, Галуа был оправдан и отпущен на волю.
Накануне годовщины свержения Бурбонов, 11 июля правительство Луи-Филиппа приняло решение об аресте руководителей Республиканской партии. Одновременно в типографии Ми был конфискован весь тираж воззвания, подготовленного к национальному празднику 14 июля. Текст воззвания:

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРАЗДНИК 14 ИЮЛЯ. ПРОГРАММА.

В четверг 14 июля патриоты собираются на площади Бастилии, чтобы посадить дерево свободы в ознаменование 42-й годовщины со дня взятия Бастилии и образования Французской республики.
Сбор на площади Шателе и на набережной Цветов точно в полдень. Манифестация начнется в первые часы. Путь прохождения: набережные, улица Сент-Мартин, бульвары, площадь Бастилии.
Дерево свободы будет сопровождать почетный эскорт из участников июльских боев. Ход откроет военный оркестр, который исполняет патриотические песни. Ветки дерева, украшенные гирляндами и трехцветными лентами, будут поддерживать ветераны 89-го полка и бойцы, раненые во время событий "большой недели" .
Рабочие, студенты, участники июльских дней, молодежь из буржуазных классов и все, кому дорога Родина, приглашаются участвовать в этом празднике. Гвардейцев Национальной гвардии, которые желают участвовать в церемонии, просят появиться в форме"
Перепуганное правительство запретило манифестацию. Полиция продолжала аресты республиканцев. В ночь с 13 на 14 июля большинство вовремя предупрежденных членов Общества Друзей Народа не ночевало дома. Это спасло и Галуа, который проживал тогда на улице Бернардинцев. Получив инструкции от своих друзей республиканцев, Галуа в полдень 14 июля отправился к Новому мосту и вместе со студентом права Дюшатле стал во главе колонны шестисот манифестантов-республиканцев.
Полиция без усилий отделила обоих вожаков от толпы и схватила их. Имя Дюшатле упомянуто здесь неслучайно. Почти наверняка именно он был противником Галуа во время дуэли 30 мая 1832 года.
Обоих арестованных поместили в дом предыдущего задержания при префектуре полиции на улице Дофина, но в тот же вечер перевели в тюрьму Сент-Пелажи. Манифестация продолжалась весь день 14 июля. Вечером на Елисейских полях на республиканцев напали отряды муниципальной стражи, предусмотрительно одетые префектурой "под рабочих". На следующий день в газетах появились имена наиболее известных арестованных патриотов: генерал Дюбур, генерал Дюфур и "молодой Галуа".
И министр внутренних дел, и префект полиции были прекрасно информированы о заслугах своего нового узника перед Республиканской партией; его математическая одаренность тоже не осталась для них тайной. Именно поэтому они отнеслись к нему с особенной строгостью.
Прошло немало времени, прежде чем началось разбирательство дела. Лишь 23 октября 1831 года, то есть через 3 месяца и 9 дней после ареста, Галуа и Дюшатле появились перед судьей. Во избежание еще одного процесса в суде присяжных, где мог быть вынесен оправдательный приговор, підсудним выдвинули обвинение только в незаконном ношении военной формы и оружия. В момент ареста Галуа и Дюшатле были одеты в форму артиллеристов Национальной гвардии и вооружены карабинами. Кроме того, при обыске в Галуа нашли спрятанный под одеждой кинжал. Дюшатле осудили на три месяца тюремного заключения, Галуа на девять.

Тюрьма
О тюрьме Сент-Пелажи сохранилось достаточно данных. Известно, что в этом заведении арестованные разделялись на три категории: политические преступники, уголовные, включая посаженых за долги, и несовершеннолетние.
По вечерам все заключенные-республиканцы (которых тогда массово арестовывали) участвовали в церемонии, которую они называли "вечерней молитвой", - пели "Марсельезу" и "Песню похода".
Днем большинство политических заключенных проводило время в кабачке, открытом во дворе тюрьмы. В 1831 году водки в Сент-Пелажи было выпито немало!
В течение нескольких месяцев товарищем Галуа по отсидке был республиканец Распай. В отличие от Галуа, который не пользовался никакими привилегиями, Распай имел в Сент-Пелажи отдельную комнату и потому имел больше возможностей для работы. В его "Письмах из парижских тюрем" есть данные, которые относятся к этому периоду жизни Галуа. Отдельные замечания "Писем" позволяют ясно представить состояние хмурого отчаяния, что охватило Галуа, вынужденного жить в обществе людей, подобных, например, тому же Распаю. Один раз Галуа предложили на условиях пари самостоятельно выпить бутылку водки. Он принял вызов. Последствия были ужасны. Жалея о том, что случилось, Распай писал: "Пощады этому хрупкому и бесстрашному юноше! За три года наука избороздила его чело такими морщинами, которых не оставили бы шестьдесят лет самых глубоких размышлений. Во имя науки и добродетелей берегите его жизнь! Еще три года, и он станет выдающимся ученым.
Галуа продолжал работать и в тюрьме. Очевидно, сразу после освобождения он хотел написать несколько больших работ. В бумагах, какие Огюст Шевалье разбирал после смерти своего друга, нашлись две заметки, написанных, очевидно, как предисловие к этим работам. В одной из них Галуа нападает на членов Академии наук, которые игнорировали и не понимали его математические работы и, в частности, на Пуассона. Атака эта настолько свирепа, что Жуль Таннери, что впервые издал рукописи Галуа, не осмелился ее обнародовать.
16 марта 1832 года больного Галуа перевели из Сент-Пелажи в больницу, которая содержалась в доме № 86 на улице Лурсин. Больница находилась под наблюдением полиции, руководил ею какой-то Фолтрие. Вполне вероятно, что, кроме своих прямых обязанностей, он производил еще и работу информатора и что именно на нем лежала обязанность слежки за пациентами. Есть данные, что Галуа оставался здесь еще некоторое время после того, как 29 апреля окончился срок его заключения. Эта больница - его последнее известное местожительство. 30 мая он ушел из дома, чтобы участвовать в дуэли, - это все, что известно.

Дуэль
Есть данные, что Галуа встретил в Фолтрие женщину, которая стала причиной дуэли 30 мая. О ней самой ничего не известно. Некоторые подозревают, что она действовала в соответствии с указаниями полиции. Но поскольку допускается, что Галуа бился на дуэли не с Пеше Д'эрбенвилем, как утверждал Александр Дюма, а со своим товарищем по оружию Дюшатле, арестованным вместе с ним на Новом мосту 14 июля 1831 года, это подозрение, возможно, безосновательно. В одном из последних писем Галуа ясно говорит, что его противник - патриот.
Трудно найти пример большего внутреннего благородства, чем поведение Галуа перед смертью. 29 мая, накануне дуэли, он написал три знаменитых письма: письмо к товарищам-республиканцам, письмо к Н. Л. и В. Д. и наиболее замечательное - письмо к Огюсту Шевалье, значительная часть которого посвящена математическим вопросам. После смерти Галуа у него на столе нашли две записки. На одной из них еще сейчас можно прочитать: "Это доказательство надо дополнить. Нет времени". И дата: "1832". Очевидно, он правил эти математические работы перед самой дуэлью.
Рано утром 30 мая около пруда Гласьер в Жантийи Галуа был смертельно ранен. Противники стреляли друг в друга из пистолетов (из которых был заряжен только один) из расстояния нескольких метров. Такая себе французская рулетка. Заряженный пистолет оказался у противника. Пуля попала Галуа в живот. Несколько часов спустя один из местных жителей случайно наткнулся на раненого и отвез его в больницу .
"Не плачь, - говорил Эварист своему брату Альфреду, который был с ним в последние минуты, - не плачь, мне нужно все мое мужество, чтобы умереть в двадцать лет". От услуг священника Галуа отказался.
В десять часов утра 31 мая 1832 года Галуа умер.

"В сентябре 1832 года Огюст Шевалье опубликовал в "Ревю ансиклопедик" некролог на смерть своего друга. После этого имя Эвариста Галуа надолго было преданно забвению. Все математические работы Галуа попали от его брата Альфреда Галуа к Огюсту Шевалье, но тот не мог найти никого, кто согласился бы их издать. Только в 1846 году (через 14 лет) выдающийся математик Жозеф Лиувилль впервые опубликовал их в основанном им математическом журнале.
Шестьдесят написанных от руки страниц открыли миру имя ученого Галуа. С этого момента его гений начал свой стремительный ход в науке.
Теория групп, начиная с конца 19-го века, повлияла на развитие математического анализа, геометрии, механики и, наконец, физики. Она впоследствии проникла в другие области математики - появились группы Ли в теории дифференциальных уравнений, группы Клейна в геометрии.
В меру все более глубокого понимания работ Галуа о группах симметрий уравнений алгебраизма, в науку были введены и детально исследованные "группы симметрии" многих других важных математических объектов, в том числе дифференциальных уравнений и даже физических законов в работах Аниі Пуанкаре (настоящий автор теории относительности), - с этой точки зрения "группой Галуа" классической механики есть группа Галилея, а механики теории относительности - группа Лоренца.
На шестидесяти страницах, написанных Эваристом Галуа накануне фатальной дуэли, были заложенные основы современной теории групп - основного и наиболее развитого раздела алгебры, который изучает в общем виде глубокую закономерность реального мира - симметрию.

Прим. Большинство исторического материала было использовано с сокращением из книги Андре Дальма "Эварист Галуа революционер и математик", изданной в Москве в 1984 году.
Картины Эшера были взяты из книги французского математика М. Берже "Геометрия"
Пучки конических линий (коник) из той же книги М. Берже.
Проекция звездного полиэедра из книги Г.Коксетера "Регулярные многогранники"